wheelcsejack: ирония
Когда ты не видишь будущего, то вся твоя жизнь превращается в вечно тянущееся прошлое.
Предыстория.
Еду, как-то утром за городом. Стоит на перекрёстке старушка. Чистенько
одета, аккуратненькая такая. Очень редко кого подбираю, но тут
остановился. Говорит куда ей и спрашивает, сколько будет это стоить.
Денег не прошу, и она садится.
Добирается в посёлок на почту за пенсией. Спрашивает откуда я родом.
Удивлена, что я практически местный. Говорит, что здесь очень редко
водители не требуют денег. Сама с Урала, но судьба закинула её сюда
давным-давно, да и то через многолетнее заключение. Рассказала бы, но
уже приехали. Почта.
Достала из сумки гроздь винограда, угостила меня. Пожелали мы друг другу
дежурных благ и расстались.
Несколько дней я просто мучился, вспоминая бабулю. Не выдержал однажды и
поехал в тот посёлок на почту. Прошу вспомнить, проверить, какая
старушка получала пенсию в то утро. Не хотят ковыряться, искать. Тут
меня осенило – виноградом, говорю, вас она, наверняка угостила.
- А! - воскликнула женщина за стойкой. - Так это Елизавета Даниловна с
хутора К Маркса.
Так я нашёл попутчицу.
А теперь, вкратце, история.
Жила в одной уральской деревушке девочка Лиза. Работала, как и все в
поле. Серпами жали хлеб. Упавшие зёрна тайком отправляли в рот. Очень
боялись, но голод был сильнее страха - с 1932 года действовал
«знаменитый» Указ «О трёх колосках».
Видел учётчик или нет - неважно, но подбежал к Лизе, схватил за волосы,
привёз в контору и велел звонить в район. Дали десять лет. Могли и
расстрелять.
Два года шила телогрейки. Началась война. Ассортимент расширился - в
моду вошли шинели. Замечаний не было и стали Лизе доверять работы и за
пределами зоны. Однажды отправили её с группой на станцию перегружать
продукцию. Работы шли в спешке. Военные и железнодорожники ругались и
грозили друг другу неприятностями. Поезд стоял на парах. Какая-то
страшная тоска вдруг толкнула Лизу в загруженный вагон.
Покинула вагон в новой телогрейке уже на правом берегу Волги. Повезло
поменять телогрейку на старое пальто и кусок хлеба. Немцев отогнали уже
далеко. Подалась на юг. Документов не было, но до сих пор везло. В
Астрахани удалось остановиться работать в больнице. По-настоящему
повезло, когда главврач похоронил, как неизвестную, умершую женщину, а
Лизу, выздоровевшую, «выписал».
И отправилась дальше на юг уже не Елизавета Даниловна, а Лидия
Алексеевна. С ребёнком под сердцем.
Остановилась на Кубани. Прижилась. Родила сына. Работала в колхозе. Годы
полетели.
Дояркой Лидия Алексеевна стала передовой. Отмечали её на каждом
собрании. Постоянно была на Доске Почёта в районе. А однажды, уже в
конце 70-х, её представили к награде.
Вручать медаль приехал на собрание первый секретарь райкома. Очень
хвалил, как водится, благодарил за доблестный труд и спросил, чего она
желает от руководства колхоза или даже района. Пообещал выполнить любую
просьбу.
Лидия Алексеевна поблагодарила всех, отказалась от всех благ и… на
глазах всех селян, руководителей и собственного сына рассказала эту
историю и попросила вернуть ей её имя.
Можно ли представить, что в нашей измученной стране, человек, переживший
такое, мог испытывать самое настоящее счастье.
Еду, как-то утром за городом. Стоит на перекрёстке старушка. Чистенько
одета, аккуратненькая такая. Очень редко кого подбираю, но тут
остановился. Говорит куда ей и спрашивает, сколько будет это стоить.
Денег не прошу, и она садится.
Добирается в посёлок на почту за пенсией. Спрашивает откуда я родом.
Удивлена, что я практически местный. Говорит, что здесь очень редко
водители не требуют денег. Сама с Урала, но судьба закинула её сюда
давным-давно, да и то через многолетнее заключение. Рассказала бы, но
уже приехали. Почта.
Достала из сумки гроздь винограда, угостила меня. Пожелали мы друг другу
дежурных благ и расстались.
Несколько дней я просто мучился, вспоминая бабулю. Не выдержал однажды и
поехал в тот посёлок на почту. Прошу вспомнить, проверить, какая
старушка получала пенсию в то утро. Не хотят ковыряться, искать. Тут
меня осенило – виноградом, говорю, вас она, наверняка угостила.
- А! - воскликнула женщина за стойкой. - Так это Елизавета Даниловна с
хутора К Маркса.
Так я нашёл попутчицу.
А теперь, вкратце, история.
Жила в одной уральской деревушке девочка Лиза. Работала, как и все в
поле. Серпами жали хлеб. Упавшие зёрна тайком отправляли в рот. Очень
боялись, но голод был сильнее страха - с 1932 года действовал
«знаменитый» Указ «О трёх колосках».
Видел учётчик или нет - неважно, но подбежал к Лизе, схватил за волосы,
привёз в контору и велел звонить в район. Дали десять лет. Могли и
расстрелять.
Два года шила телогрейки. Началась война. Ассортимент расширился - в
моду вошли шинели. Замечаний не было и стали Лизе доверять работы и за
пределами зоны. Однажды отправили её с группой на станцию перегружать
продукцию. Работы шли в спешке. Военные и железнодорожники ругались и
грозили друг другу неприятностями. Поезд стоял на парах. Какая-то
страшная тоска вдруг толкнула Лизу в загруженный вагон.
Покинула вагон в новой телогрейке уже на правом берегу Волги. Повезло
поменять телогрейку на старое пальто и кусок хлеба. Немцев отогнали уже
далеко. Подалась на юг. Документов не было, но до сих пор везло. В
Астрахани удалось остановиться работать в больнице. По-настоящему
повезло, когда главврач похоронил, как неизвестную, умершую женщину, а
Лизу, выздоровевшую, «выписал».
И отправилась дальше на юг уже не Елизавета Даниловна, а Лидия
Алексеевна. С ребёнком под сердцем.
Остановилась на Кубани. Прижилась. Родила сына. Работала в колхозе. Годы
полетели.
Дояркой Лидия Алексеевна стала передовой. Отмечали её на каждом
собрании. Постоянно была на Доске Почёта в районе. А однажды, уже в
конце 70-х, её представили к награде.
Вручать медаль приехал на собрание первый секретарь райкома. Очень
хвалил, как водится, благодарил за доблестный труд и спросил, чего она
желает от руководства колхоза или даже района. Пообещал выполнить любую
просьбу.
Лидия Алексеевна поблагодарила всех, отказалась от всех благ и… на
глазах всех селян, руководителей и собственного сына рассказала эту
историю и попросила вернуть ей её имя.
Можно ли представить, что в нашей измученной стране, человек, переживший
такое, мог испытывать самое настоящее счастье.
Тот, с кем больше всего воюешь - это тот, кто больше всего похож на тебя.
Производителям зонтов надо молиться на дождливое лето. Производителям сандалий надо молиться на сухое лето. Производителям пива надо молиться на жаркое лето. А производителям водки некогда молиться, им надо производить!
